Прошло немало времени со дня смерти М. И. Табакова (1956), но значительность его труда ощутима и сегодня. Яркий, своеобразный исполнитель, блестящий участник лучших оркестров страны, основоположник советской школы игры на трубе, музыкальный деятель — таков краткий итог жизненного пути Михаила Иннокентьевича.
«Вы не только музыкант-виртуоз, творящий чудеса своим могучим инструментом, вызывающий из него звуки и подобные грозе, и нежные, как колыбельная песня, — писал Табакову великий русский певец Л. В. Собинов, — Вы и музыкант чистой воды, отмеченный печатью вдохновения. Это счастливое сочетание дает твердую надежду, что Табаков-профессор увековечит свое славное имя и в консерватории как создатель школы и учитель плеяды блестящих музыкантов»
Михаил Иннокентьевич Табаков родился в 1877 году. Трудными были его детство и юность. Сын одесского портового рабочего, он начал учиться в приходской школе, но вскоре из-за тяжелого материального положения родители вынуждены были взять мальчика из школы и отдать на воспитание родственнику — музыканту-трубачу. Несмотря на то, что Миша обнаружил несомненные способности, первые уроки не увенчались успехом. Раздосадованный дядя дал племяннику другой инструмент — малый барабан. Вскоре, овладев несложной техникой игры, мальчик стал играть в оркестре, окупая учебу и пребывание в чужом доме. Спустя некоторое время возобновились и уроки игры на трубе. На сей раз все пошло успешнее, и двенадцатилетнего Михаила Табакова принимают в число учеников Одесского музыкального училища. Но дядя продолжает оставаться главным наставником. Позднее Михаил Иннокентьевич рассказывал, что строгий воспитатель заставлял его много заниматься. Если в сарае, куда Мишу запирали на день для занятий, переставала звучать труба или не слышалось барабанной дроби, дядя (он был весьма практичным человеком и считал, что уметь играть на двух инструментах лучше, чем на одном) немедленно справлялся о причине молчания.
За два года серьезных занятий в музыкальном училище М. И. Табаков добивается известных успехов; он хорошо читает ноты, у него появляется сильный, приятный звук на всем диапазоне трубы, а главное, любовь к своему инструменту, исключающая необходимость занятий по принуждению. «В целом, — вспоминал Михаил Иннокентьевич, — занятия с дядей придали моему трудолюбию необходимую „начальную скорость»».
В 1893 году, вскоре после смерти отца, семье понадобилась материальная помощь. Как старший сын, Михаил Табаков вынужден был оставить музыкальное училище и поступить вторым трубачом на летний сезон в симфонический оркестр г. Ялты. Врожденная музыкальность, прекрасные инструментальные данные позволили одаренному юноше успешно справиться с трудностями оркестровой игры. Его приглашают и на следующие концертные сезоны в симфонические оркестры Одессы, Тифлиса, Ростова-на-Дону, Севастополя. И вот сбывается давнишняя мечта Табакова — он переезжает в Москву. Зимой 1896 года Михаил Иннокентьевич работает в оркестре Московской частной русской оперы. Здесь он впервые слышит Шаляпина, встречается со многими превосходными музыкантами. Все это благоприятно отражается на дальнейшем музыкальном образовании, вернее, на самообразовании Табакова.
В 1898 году артист играет на конкурсе в оркестр Большого театра. Его выступление производит на всех отличное впечатление. Чтобы не потерять хорошего исполнителя (место второго трубача было еще занято), администрация оркестра предлагает временно зачислить Табакова валторнистом, объяснив, что и теперешний солист оркестра, трубач В. Брандт, семь лет назад, за неимением вакантной должности, тоже был принят условно — как контрафаготист. Табакова это вполне устраивает: ведь ему только двадцать один год, и все впереди.
Много творческой радости принесла встреча ч дружба с великолепным артистом и педагогом В. Брандтом. Его игра и раньше восхищала Табакова, а теперь они вместе работают и музицируют дома.
С сентября 1903 года В. Брандта переводят наместо первого корнетиста-солиста, а первым трубачом оркестра Большого театра становится Табаков. По красоте, певучести и силе звука, безукоризненно точной игре он не имеет себе равных: «Вслушайтесь в игру г-на Табакова: в тембре его игры скрыта какая-то тайна; весь оркестр играет безумное фортиссимо, но над всей массой доведенных до апогея интенсивности звуков мягко парит его сольная мелодия, одновременно мягкая до нежности, но силой своей покрывающая весь оркестр».
В 1910 году в истории русских симфонических коллективов происходит немалое событие — создается оркестр под руководством Сергея Кусевицкого. Выдающийся дирижер поручает Табакову (зная его организаторские способности) отбор и прослушивание участников будущего коллектива. Он много ездит по городам, слушает музыкантов, подписывает контракты, и за короткий срок благодаря его энергии и таланту администратора оркестр был сформирован. Именно в эти годы, с увлечением играя в оркестре (солист-трубач и заведующий оркестром), он встречается со многими выдающимися композиторами, получает доступ к музыкальной литературе для симфонических оркестров, знакомится с творчеством крупнейших исполнителей. Один из интересных эпизодов творческой биографии Табакова — встреча с А. Н. Скрябиным на концерте, когда под управлением С. А. Кусевицкого впервые в Москве исполнялась «Поэма экстаза». Произведение это до сих пор остается серьезным испытанием для солиста-трубача. Трудно найти в музыкальной литературе другой пример, где инструмент был бы использован столь разнообразно и широко. После концерта (как рассказывали оркестранты) композитор обратился к Табакову: «Я и не знал, что „Экстаз» написан для Вас! Когда я писал его, я не думал, что труба будет здесь играть такую первенствующую роль». А в одном из писем С. Кусевицкому А. Н. Скрябин подтверждает свое восхищение исполнителем: «Я до сих пор в упоении от Табакова. Это артист мирового масштаба. Я бы купил его, если бы был богат, чтобы он играл только мои сочинения».
Действительно, тайна тембра звука Табакова еще никем не раскрыта, и никто пока не смог повторить этот необычайный по красоте и силе звук. Властный и светлый, он был одновременно нежным, «поющим», но слышным при любом tutti оркестра. «Пение» на трубе для Табакова было не самоцелью, а средством к раскрытию музыкального образа — подобно пению великих русских певцов Шаляпина, Неждановой, Собинова, неизменно стремившихся в творчестве к художественной правде.
В 1911 году сын Рихарда Вагнера Зигфрид, услышав игру Табакова, приглашает его в качестве солиста оркестра, составленного из первоклассных музыкантов, для участия в вагнеровских торжествах в Байрейте. До тех пор ни один русский музыкант не удостаивался такой чести. В этом приглашении было не только явное признание превосходства Табакова, но и поражение многих немецких трубачей, которые занимали главенствующее положение в русских оркестрах и педагогике, Контракт, а также личная ответственность за работу оркестра С. Кусевицкого не позволили Табакову воспользоваться этим почетным предложением.
Наступил 1917 год, Февральская революция. Сергей Кусевицкий уезжает в Петроград, где бывший придворный оркестр избирает его своим директором и главным дирижером. Табаков не хочет расставаться с Москвой; он преподает в музыкально-драматическом училище Филармонического общества, выступает как солист в шефских концертах и в 1919 году возвращается в Большой театр.
В 1922 году, в трудное для молодой Советской Республики время дирижер О. С. Габрилович пригласил Табакова с семьей в Америку с тем, чтобы он стал солистом детройтского симфонического оркестра. Любя родину и понимая, какие перспективы для русского искусства открыла Великая Октябрьская революция, Табаков без колебания отказался и от этого предложения. Он чувствовал, что наступило время, когда его заветная мечта — создание отечественной школы игры на трубе — осуществится.
В первые годы Советской власти исполнительские и организаторские способности Табакова с наибольшей широтой проявили себя в деятельности Персимфанса. Кому довелось слушать увлекательные выступления этого коллектива, работавшего почти безвозмездно в труднейших условиях 1920-х годов, тот неизменно приходил в восторг от слаженности ансамбля, прекрасной звучности, равновесия групп и, конечно, от игры Табакова.
В 1924 году Персимфанс отмечал тридцатилетие музыкальной деятельности Михаила Иннокентьевича: «Только в последние десятилетия могли появиться настоящие виртуозы на медных инструментах, — читаем мы в одной из рецензий, — школой Вагнера они воспитывались, в школе Скрябина возмужали. Поэтому не удивительно, что „лучший трубач в мире», как назвал Михаила Иннокентьевича Табакова немецкий художественный публицист Оскар Би, развился и достиг высшего совершенства именно у нас, где Скрябин — крупнейшее и популярнейшее музыкальное имя».
Когда Персимфанс прекратил свое существование (1932), исполнительская деятельность Табакова сосредоточилась в оркестре Большого театра. Он реже выступает теперь в концертах как солист, жалуясь на отсутствие хорошего сольного репертуара для трубы, Фантазии Гоха, Козлека и даже концертштюки Брандта не могли уже удовлетворять его взыскательный вкус: «Этот репертуар, — говорил он, — этап давно пройденного пути». Одновременно с исполнительской деятельностью Михаил Иннокентьевич все больше времени отдает педагогической работе, справедливо считая, что преподавание музыки — лучший способ ее изучения. В 1902 году группа артистов Большого театра — С. В. Розанов, И. В. Липаев, М. И. Табаков и другие, — возглавляемая Леонтовской-Терентьевой, организует музыкальные курсы «Товарищество артистов императорских театров». Они не оставили заметного следа в истории развития музыкального образования, но для нас важно, что именно здесь началась педагогическая деятельность таких музыкантов, как С. В. Розанов и М. И. Табаков. В дальнейшем Михаил Иннокентьевич редко вспоминал об этом периоде преподавания. Видимо, работая на курсах, он лишь накапливал опыт занятий с начинающими, необходимый в дальнейшем для создания стройной методической системы.
В 1914 году Табакова приглашают в качестве профессора в Музыкально-драматическое училище Филармонического общества. Он охотно принимает предложение, отчетливо понимая, что здесь сможет успешнее применить свои силы. К моменту слияния училища с Московской консерваторией (1919) у Табакова был уже большой и сильный класс. Прославленный исполнитель, трубач с мировым именем, он привлекал к себе молодых и по-настоящему одаренных музыкантов. Так, в середине 20-х годов у него в классе начал заниматься С. Н. Еремин.
Для Табакова — строгого и требовательного учителя — были все равны. Обладая предельной убежденностью, огромной волей и талантом, Михаил Иннокентьевич умел передать свои художественные намерения так, что они становились органичными для ученика. Не случайно у него в классе было много творческих индивидуальностей, но их объединяла одна исполнительская школа.
Взыскательный художник, для которого музыка, инструмент составляли высшую радость жизни, человек большого труда, Михаил Иннокентьевич не шел ни на какие уступки в любимой профессии. Как разочаровывались те, кто считал, что сам факт зачисления в класс Табакова без особых усилий с их стороны гарантирует успех в занятиях. Табаков не любил лентяев, особенно, если они были талантливы, считая, что человек должен бережно относиться к своему дарованию, должен оправдать возлагаемые на него надежды. «В музыке, — говорил он, — хорошему нет предела, всегда можно достичь большего, если не обольщаешься первыми успехами».
Главным свойством Табакова как учителя была щедрость. Он с радостью и безотказно делился огромным опытом мастера оркестровой игры: «Звук — это то основное средство, которым должна выражаться идея произведения, выявляться музыкальный образ, — без устали повторял Табаков. — Звук такой же важный элемент в музыке, как цвет в живописи. Звук — это самый ценный капитал артиста». Поэтому и первостепенной задачей его школы игры на трубе было воспитание красивого, певучего и гибкого звука на всем диапазоне инструмента. Добивался он этого, заставляя учеников играть выдержанные филированные звуки в медленных пьесах. Одновременно Табаков требовал, чтобы у исполнителя было ясное представление конечного этапа его работы. Часто он рекомендовал слушать изучаемое трубачом сочинение в оригинале, в трактовке известных певцов или инструменталистов. Случалось, что Михаил Иннокентьевич брал у кого-то из присутствующих в классе трубу (мундштук всегда был при нем) и начинал играть. Таких «праздников» было немного, хотя известно, что дома, пока позволяло здоровье, он занимался ежедневно: «Я, как та известная лошадь, — иногда шутливо говорил Табаков, — которая работала, пока не решили дать ей однажды отдохнуть и выпрягли, а лошадь, лишившись оглобель, которые поддерживали ее, рухнула на землю. Так и для меня: труба — мои оглобли, и если я немного не позанимаюсь, я чувствую себя скверно; человек должен продолжать жить своей привычной жизнью, невзирая на возраст».
Если попытаться кратко изложить основные педагогические принципы М. И. Табакова, то прежде всего надо вспомнить, как много внимания уделял он организации и развитию музыкального сознания ученика. Табаков воспитывал у исполнителя необходимость конкретного представления художественно-эмоционального образа произведения, учил навыку самоконтроля, то есть умению слышать то, что получается в каждый отдельный момент игры. Резко возражал Михаил Иннокентьевич против понимания виртуозности как абстрактной беглости пальцев, четкости штрихов, отдельных приемов: «Техника, — замечал педагог, — это развитие правильных двигательных ощущений, связанных со слуховым представлением и подчиненных музыкально-образным задачам».
Не менее важным для Табакова было развитие в ученике ответственности за точность исполнения текста произведения, способности вдумываться в существо авторского замысла.
В педагогической практике М. И. Табаков большое значение придавал правильной постановке мундштука: & этом он видел залог профессионального успеха ученика. В идеале мундштук должен стоять на середине плотно сомкнутых в углах губ таким образом, чтобы 3/5 его чашечки находились на верхней губе, а 2/5 — на нижней. Табаков всегда учитывал индивидуальные физические и физиологические данные (положение челюсти, строение губ, зубов). Правильность указаний он неизменно проверял возникающим ощущением удобства игры самими исполнителями, появлением в результате занятий чистого, без призвуков звука.
Немало внимания уделялось и развитию смешанного типа дыхания — как наиболее совершенного. Следя за тем, чтобы вдох производился одновременно через нос и рот, Табаков требовал и умения соразмерять необходимый запас воздуха с музыкальной фразой. В практике игры он усматривал полные вдохи, полувдохи Я четвертьвдохи, считая, что исполнитель никогда не должен себя перегружать. Регулировать приемы дыхания он учил на длинных филированных звуках, гаммах и пьесах певучего характера: «Извлечение звука с установленным на губах мундштуком, — учил Табаков, — состоит в характерном мышечно-двигательном действии языка и губ (амбушюра), очень сходным с сухим плевком, делаемым как бы для того, чтобы сплюнуть приставшую к середине верхней губы соринку. Из всех приемов звукоизвлечения на трубе, — подчеркивал он, — этот прием является основным и определяется как твердая атака звука, характеризуемая четким произношением слога „ту» (при мягкой атаке — слога „ду», при вспомогательной слога „ку»)». Табаков считал язык «хозяином» звукоизвлечения: «Хорошее качество звука требует, чтобы при определенной твердости и четкости атака его была бы не грубой: в piano — более медленной и мягкой, в forte — более энергичной и быстрой; необходимо следить за тем, чтобы атака звука была всегда отчетливой, ровной, без „подъездов», „подвыва-ний», „кваканий», а звук не проявлял бы признаков тремоляции — дрожания или качания и был бы интонационно чистым. Возникающие помехи и призвуки — это результат неплотно лежащего на углах рта мундштука и косо направленной в него струи воздуха».
Плотно лежащий на середине сомкнутых в углах губ мундштук, который должен «как бы влиться в губы, но не давить на них», концентрированная, четко направленная в центр мундштука струя воздуха — основа звукоизвлечения школы Табакова.
Представляет интерес рекомендуемое Табаковым распределение времени, отведенного на ежедневные занятия. Оно убедительно подтверждает, какое значение педагог придавал упражнениям в «белых нотах» на первых порах обучения, как постепенно и последовательно перемещал баланс времени. Начинающим Табаков рекомендует заниматься три раза в день — утром, днем и вечером, по тридцать-сорок минут с небольшими перерывами, то есть в целом полтора-два часа в день; из них 40 — 55 минут — «белые ноты», которые, говоря языком спортсменов, являются для трубача своеобразной «разминкой», 10 — 15 минут — legato, 20 — 25 минут — гаммы и 25 — 30 минут — художественные произведения. На второй год обучения время занятий удваивается, но: «Упражнениям в „белых нотах», как они обычно называются в быту духовиков, — пишет М. И. Табаков, — мы придаем огромное значение. Эти упражнения в качестве ежедневной утренней зарядки должны быть сохранены на весь период исполнительской деятельности трубача». И далее поясняет: «Именно ежедневное выдувание „белых нот» помогает музыканту удерживать профессиональный уровень — необходимую выносливость, развитие дыхания, амбушюр, а вместе с этим и лучшие качества звука — певучесть, ровность, сочность, чистоту, силу, гибкость на протяжении всего диапазона трубы».
Предостерегает Табаков от излишнего увлечения во время занятий верхним регистром, техникой двойного и тройного стаккато. Он требует, чтобы внимание учащегося не притуплялось, потому что «техника пальцев есть деятельность не только мышечная, но и психическая, и овладение техникой — это прежде всего ряд волевых функций, сначала сознательных, а затем благодаря частым упражнениям становящихся почти автоматическими. Когда играете, думайте, — повторял педагог, — и следите не только за тем, чтобы не уставали губы, но и за собственным вниманием, за головой; продуктивность занятий измеряется не количеством затраченного времени, а результатом, качеством».
Было у Табакова еще одно неизменное правило; давать ученику упражнения и произведения строго по силам и возможностям. Он считал, что молодому исполнителю, тем более талантливому, необходимо ощущать успех, в противном случае появляющееся разочарование в своих силах, а затем и неуверенность могут затормозить профессиональный рост. Но Табаков никогда и не захваливал. По его мнению, каждый музыкант должен уметь сам хорошо слушать и правильно оценивать себя. В этом педагог видел залог успеха. И здесь надо отметить настойчивость и такт Михаила Иннокентьевича, позволявший ему не только требовать, но и умело воспитывать самостоятельно мыслящих музыкантов: «Работа на инструменте, — указывал он, — это бесконечное экспериментирование с каждой фразой, с каждой нотой для того, чтобы найти лучший вариант, сыграть ее легко, безупречно и со смыслом».
Более чем сорок лет педагогической деятельности потребовалось Табакову, чтобы у него сложились, как он пишет в предисловии к «Школе», «определенные, проверенные практикой воззрения на то, в чем должно состоять обучение игре на трубе и как необходимо заниматься с учениками. Тот факт, — продолжает он, — что из среды моих воспитанников вышли люди, удостоенные почетных званий лауреатов всесоюзных конкурсов музыкантов-исполнителей, убеждает меня в правильности моих педагогических принципов».
М. И. Табаков был требователен не только к ученикам, но, в первую очередь, и к себе. Без этого не могло быть и самого Табакова! Он не скрывал своей неудовлетворенности «Школой», особенно первыми тремя частями, считая, что наличие в них нотного материала таких авторов, как Ж. Арбан, В. Вурм, В. Брандт, отяжелило и «состарило» работу. Оказалось недостаточно и примеров развития современного исполнительства. Лучшей он считал последнюю, четвертую часть «Школы». Действительно, она намного выиграла уже потому, что здесь изложена система ежедневных упражнений самого Табакова (очень ценных для каждого трубача), а художественный материал подобран с большой тщательностью: «Как жаль, — говорил Табаков, — что задуманное всегда значительнее осуществленного, Теперь, со стороны, мне виднее, что опыт педагога и его интуиция требуют для написания „Школы» еще, и дара широкого обобщения. Как жаль, что я поздно взялся за написание „Школы» и не смогу переписать ее несколько раз».
Подлинным событием для всех играющих на духовых инструментах стал Второй всесоюзный конкурс исполнителей 1935 года. Он позволил не только продемонстрировать возросшее мастерство и разнообразие репертуара участников, но и подвести итоги достигнутым успехам и наметить пути дальнейшего совершенствования. Как всегда, на конкурсах выявились и новые молодые мастера. Блестяще показали себя ученики М. И. Табакова, занявшие первые места. Подлинной сенсацией стало, выступление еще неизвестного трубача Н. Полонского. В его игре нашли отражение лучшие принципы школы учителя: красивый, певучий звук, легкая непринужденная техника, продуманность трактовки. Отлично показали себя и другие воспитанники М. И. Табакова: С. Еремин, удостоенный второй премии, и Л. Юрьев, завоевавший третье место. Почетный диплом получил К. Лемешко.
В 1940 году за большие заслуги в развитии советского исполнительского искусства и педагогики М. И. Табакову была присвоена ученая степень доктора искусствоведения без защиты диссертации.
Немало волнений было у М. И. Табакова в ожидании результатов конкурса Первого фестиваля молодежи в Праге (1947 г.), в котором из его учеников участвовал Т. Докшицер, и ему присудили первую премию. Как радовался педагог его победе! Тимофей Докшицер занимался у Михаила Иннокентьевича еще в Центральной детской музыкальной школе. Уже тогда педагог выделял среди других талантливого и пытливого юношу.
Табаков особенно ценил учеников, не замыкающихся в узком кругу своей профессии. Он предвидел, что современная музыка и накопленный концертный репертуар потребуют от исполнителя-трубача не только технического совершенства, но и большой культуры: «Как завидую вам, молодым, — часто говорил М. И. Табаков, — что вы имеете такие хорошие условия для совершенствования, каких наше поколение не имело. Но мы, старики, не хотим сдаваться и отставать от вас, молодых, хотя и помним старую народную мудрость: ученье в молодости — резьба на камне, в старости — чертеж на песке».
Многолетняя и большая дружба связывала Табакова с Красной Армией. В 1920 году он ведет культурно-просветительскую работу в 5-м стрелковом запасном полку, а затем в 4-м образцовом. Когда на Московскую консерваторию была возложена задача по подготовке кадров военных дирижеров (1928), М. И. Табаков и профессора В. М. Блажевич, А. В. Александров, С. В. Розанов, Ю. М. Тимофеев отдали много сил новому начинанию, не имеющему прецедента в истории: военный дирижер с высшим образованием! Немало пришлось поработать, создавая учебные программы, закладывая основы методики.
Были и горячие споры с приверженцами «старинки». Вспоминается, как трудно было переубедить тех, кто, ссылаясь на опыт работы со служебно-строевым и художественным репертуаром в условиях капельмейстерского класса, были сторонниками коллективного метода подготовки дирижеров. М. И. Табакову и С. В. Розанову, работавшим со многими первоклассными дирижерами, пришлось разъяснять преимущества и необходимость индивидуального обучения. Они последовательно доказывали своим оппонентам, что подражательский, мануальный прием, в отрыве от музыки и творческой личности дирижера, весьма далек от искусства. Руки должны и могут выразить лишь то, что переживает стоящий за дирижерским пультом музыкант.
Началась Великая Отечественная война. М. И. Табаков имел возможность эвакуироваться вместе с профессорами старшего поколения консерватории в самом начале войны. Но военный факультет продолжал работу — Армии нужны были кадры. И Табаков-коммунист остался в Москве, чтобы вместе со всеми работать и разделять тяготы военного времени: ночью бомбоубежище, днем занятия на факультете. В конце октября 1941 года факультет эвакуировался в Саратов. Уехал и Табаков, чтобы на другой же день по приезде на место приступить к занятиям.
В трудных условиях эвакуации, а в 1942 году и в непосредственной близости от фронта (Сталинградский, Воронежский) Табаков показывал образцовую выдержку и дисциплину. Точно в назначенный по расписанию час он был в классе. Всегда аккуратно одетый, подтянутый, с веселой улыбкой он говорил: «Ну, начнем! Кто сегодня первый?..» И мрачнел лишь в момент, когда играющий был плохо .подготовлен. Тогда начинался беспощадный «разнос», и уже не помогали никакие оправдания.
С удивительным терпением и настойчивостью Табаков воспитывал в учениках ответственное отношение к профессии, любовь к работе. Да и сам он был тому отличным примером.
Сильный состав слушателей факультета позволил организовать не только отличные оркестры — духовой и эстрадный: с большим успехом выступал в концертах и симфонический коллектив. Условия военного времени весьма ощутимо сократили количество студентов-струнников (скрипачей, альтистов, виолончелистов, контрабасистов). Но это не остановило энтузиазма профессоров Московской консерватории. Вместе со студентами в оркестре играли и многие педагоги струнного отделения. Душой этого чудесного объединения были известный советский скрипач, профессор Лев Моисеевич Цейтлин и Михаил Иннокентьевич Табаков. Концерты проходили в воинских частях, на предприятиях, в госпиталях. В репертуаре коллектива были симфонии Чайковского, Торжественная увертюра «1812 год».
В дни празднования двадцать пятой годовщины Великого Октября оркестр исполнил Седьмую симфонию Шостаковича (дирижер Г. А. Столяров).
В 1943 году М. И. Табаков возглавил кафедру специальных инструментов на военно-дирижерском факультете Московской консерватории, а с 1947 года одновременно стал заведовать кафедрой духовых инструментов в Государственном музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных, где (параллельно с работой в консерватории) он вел класс трубы.
Более ста трубачей прошли школу М. И. Табакова. Из них пять человек стали профессорами, семь доцентами, восемь лауреатами всесоюзных и двух международных конкурсов, многие работают педагогами, солистами симфонических и оперных оркестров. Еще больше у Табакова «внуков», есть уже и «правнуки». В этом сила и жизненность созданной им школы!
За выдающиеся заслуги в деле развития советского музыкального искусства и за подготовку музыкальных кадров М. И. Табаков награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени, а в 1945 году ему было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.
Прошло немало времени со дня смерти М. И. Табакова (1956), но значительность его труда ощутима и сегодня. Яркий, своеобразный исполнитель, блестящий участник лучших оркестров страны, основоположник советской школы игры на трубе, музыкальный деятель — таков краткий итог жизненного пути Михаила Иннокентьевича. «Вы не только музыкант-виртуоз, творящий чудеса своим могучим инструментом, вызывающий из него звуки и подобные грозе, и нежные, как колыбельная песня, — писал Табакову великий русский певец Л. В. Собинов, — Вы и музыкант чистой воды, отмеченный печатью вдохновения. Это счастливое сочетание дает твердую надежду, что Табаков-профессор увековечит свое славное имя и в консерватории как создатель школы и учитель плеяды блестящих музыкантов»
Время подтвердило справедливость этих слов, обращенных к Михаилу Иннокентьевичу Табакову более пятидесяти лет назад.
Г. Орвид
«Музыкант, отмеченный печатью вдохновенья»