ПЕСКИН Владимир Ананьевич
(22 IV1906, Иркутск — 2 II1988, Москва)
Трубач-любитель, композитор. В 1914-16 жил в Швейцарии (отец — ссыльный революционер), обучался в Женевской музыкальной академии. В 1917 поступил в Иркутский музыкальный университет, в 1922 начал учиться в Московской консерватории у С.Фейнберга, А.Островской и др.
Профессиональное заболевание рук заставило Пескина избрать другую профессию. Первые сочинения Пескина для голоса и фортепиано были написаны еще в юные годы. В 30-е гг. началась интенсивная творческая работа по созданию музыкальных произведений для духовых инструментов. Ему принадлежат 3 концерта для трубы, вариации для трубы и фортепиано, две поэмы, скерцо, рондо-скерцо, ряд пьес малой формы: прелюдии, романсы, юморески и др. Для кларнета П. написал концерт и экспромт, для валторны — концерт и др. Пескин — один из создателей современной, музыки для трубы, он по-новому использовал выразительные возможности инструмента, обогатил приемы звуковедения.
Небольшой, но очень хороший материал, характеризующий творчество Пескина в области сочинений для трубы, мы можем найти в книге Тимофея Докшицера «Трубач на коне»:
«В Балалаечном оркестре я познакомился с пианистом Владимиром Ананьевичем Пескиным. И как показало время, это знакомство оказало огромное влияние не только на развитие моих исполнительских способностей, но и на создание ряда значительных произведений для трубы.
Дело в том, что в оркестре существовала практика бесплатных шефских концертов отдельных исполнителей-солистов. Это делалось в малых аудиториях, где невозможно было разместить весь коллектив. Поэтому все солисты, певцы, чтецы, танцоры имели специально приготовленные для таких выступлений концертные номера. А всем им — в том числе и мне — аккомпанировал Владимир Ананьевич Пескин. Он сделал для меня несколько переложений классических пьес — в том числе романсов — «Как дух Лауры» Листа и «Весенние воды» Рахманинова.
Шефские выступления стали замечательной концертной практикой для меня и создали прекрасную почву для развития композиторского творчества Владимира Пескина. Владимир Ананьевич учился в Московской консерватории в классе профессора С.Е.Файнберга, но «переиграл» руки и окончить консерваторию ему не было суждено. Однако профессиональное заболевание не помешало ему успешно заниматься концертмейстерской и педагогической работой. А работать ему было необходимо: семья была разорена — отец репрессирован, мать — сослана в степи Казахстана, младший брат еще учился, и В. Пескин был единственным кормильцем.
Еще в годы учебы Владимир Ананьевич занимался композицией. Его милые фортепианные прелюдии я с удовольствием разучивал. Но главным образом он писал вокальную музыку, часто на собственные стихи. Первой исполнительницей их была его мать Вера Исаевна, обладательница чудесного светлого сопрано. Первым сочинением Пескина для трубы стало виртуозное Скерцо. Написано оно было без учета традиционной специфики инструмента, но именно это обстоятельство позволило ему создать музыку неслыханной свежести и совершенно несвойственной трубе, по тем временам, технической сложности. Когда Владимир Ананьевич показал мне ноты, я был в недоумении — с первого взгляда что-то в этой музыке отпугивало, но что-то и привлекало. Я вначале не решался взяться за разучивание Скерцо, потому что не представлял его пригодным для исполнения на трубе. Однако постепенно, пробуя играть его, я все больше и больше входил во вкус и понял, что моя техника недостаточно развита. Наконец у меня что-то стало получаться. Некоторые моменты Владимир Ананьевич исправил как совершенно неисполнимые и не отвечающие природе инструмента. Вскоре мы стали включать Скерцо в программы шефских концертов. Я уже играл его свободно и с удовольствием.
Наконец мы решили показать Скерцо Михаилу Иннокентьевичу Табакову. Он был ошеломлен произведением, моей работой и сказал буквально следующее: «Если бы это услышали сто лет тому назад, то тебя, как Паганини, объявили бы дьяволом».
Это было году в 1937-м. Спустя 45 лет после создания Скерцо Пескина я записал его с духовым оркестром под управлением Николая Михайловича Михайлова, главного военного дирижера Советской Армии. Произведение это до сих пор не потеряло своей свежести, и даже теперь не всякий виртуоз возьмется за его исполнение.
Затем Пескин написал Поэму, тоже в совершенно необычном для трубы ключе — с арпеджированными оборотами и почти флейтовой фактурой в среднем эпизоде. Теперь Поэму N 1 можно услышать в программе моего последнего компакт-диска. Поэма входила в программу второго тура моего выступления на Всесоюзном конкурсе в 1941 году.
— Далее появился трехчастный Концерт в до миноре, который начинается с ноты «ля» малой октавы. Одна эта деталь свидетельствует о том, что автору важнее музыка, чем удобство для исполнителя, а с музыкальной точки зрения этот звук не только оправдан, но и является стержнем главной темы, которая проходит в первой части Концерта трижды. И исполнителю ничего не остается, как только добиться хорошего звучания нижних звуков -разумеется, если есть желание исполнить Концерт. А если музыка, в свою очередь, стимулирует еще и совершенствование мастерства, то ее значение возрастает. Кстати, и каденция этого Концерта -тоже новое слово в нашей трубной литературе. Пескин также написал для трубы несколько сочинений малой формы, Поэму N 2, Концертное аллегро ставшее весьма популярным, Концерт N 3, Вариации, а также концерты для валторны и кларнета и ряд пьес малой формы. Композиторский почерк Пескина близок к музыке романтиков. По моему мнению, это современный Мендельсон. Его вклад в репертуар трубачей неоценим — особенно для того «голодного» времени, когда мы отказались от дилетантской музыки писавших для себя авторов-трубачей прошлого. Новая еще только-только стала появляться. Опередили Пескина только Александр Федорович Гедике, своим гениальным Концертом заложивший классическую основу современного репертуара для трубы, и Вячеслав Иванович Щелоков с Первым концертом и Этюдом N1.
Музицируя с Владимиром Ананьевичем, я переиграл много «нетрубной» музыки, особенно вокальной. Играл прямо по клавиру романсы Чайковского, Рахманинова, песни Шуберта, Мендельсона, прелюдии Скрябина. Романсы я не только играл на трубе, но и пытался петь своим стертым, тусклым голосом, который при моей неудачной попытке поступления на дирижерско-хоровое отделение Московской консерватории был определен профессионально как 2-й тенор (и такое в моей жизни было!).
Подобные занятия выходили за рамки программы воспитания духовика, однако я на собственном опыте убедился в их пользе для развития музыкальной эрудиции и формирования интерпретаторского чутья.
Владимир Ананьевич не был моим преподавателем, но наше ощение обогащало нас обоюдно, вдохновляя на новые творческие искания.»
Т. Докшицер. «Трубач на коне»